Еврипид (Euripides) 485 (или 480) — 406 до н. э.
Алкестида (Alcestis) - Трагедия (438 до н. э.)
Это трагедия со счастливым концом. На драматических состязаниях в Афинах был
обычай: каждый поэт представлял «трилогию», три трагедии, иногда даже
подхватывающие друг друга по темам (как у Эсхила), а после них, для разрядки
мрачного настроения — «сатировскую драму», где герои и действие были тоже из
мифов, но хор непременно состоял из веселых сатиров, козлоногих и хвостатых
спутников бога вина Диониса; соответственно и сюжет для нее выбирался веселый и
сказочный. Но приспособить хор сатиров можно было не ко всякому мифу; и вот поэт
Еврипид попробовал сделать заключительную драму и со сказочным сюжетом, и со
счастливым концом, но без всяких сатиров. Это и была «Алкестида».
Сказочный сюжет здесь — борьба Геракла со Смертью. Греки, как и все народы,
представляли когда-то, что Смерть — это чудовищный демон, который приходит к
умирающему, хватает его душу и уносит в подземное царство. Всерьез в такого
демона давно уже не верили и рассказывали о нем не мифы, а сказки. Например, как
хитрец Сизиф захватил Смерть врасплох, заковал в оковы и долго держал в плену,
так что люди на земле перестали умирать, а самому Зевсу пришлось вмешаться и
навести порядок. Или как главный богатырь греческих мифов, труженик Геракл,
однажды схватился со Смертью врукопашную, осилил ее и вырвал у нее душу, которую
демон уже уносил в преисподнюю. Это была душа молодой царицы Алкестиды
(Алкесты), жены царя Адмета,
Дело было так. Бог Аполлон поссорился со своим отцом, громовержцем Зевсом, и был
им наказан: Зевс велел ему целый год служить пастухом у смертного человека —
царя Адмета. Адмет был хозяин добрый и ласковый, и Аполлон тоже отплатил ему
добром. Он напоил допьяна непреклонных Мойр, богинь судьбы, отмеривающих сроки
человеческой жизни, и добился для Адмета чуда: когда придет Адмету время
умирать, то за него, Адмета, может умереть кто-нибудь другой, а он, Адмет,
доживет свою жизнь за этого другого. Прошло время, Адмету пришла пора умирать, и
он стал искать среди своих родных человека, который согласился бы принять смерть
вместо него. Старый отец отказался, старая мать отказалась, и согласилась только
его молодая жена — царица Алкестида. Она так его любила, что готова была отдать
за него жизнь, чтобы он продолжал царствовать со славой, растил их детей и
помнил о ней.
С этого и начинается трагедия Еврипида. На сцене — бог Аполлон и демон Смерти.
Демон пришел за душой Алкестиды; он злорадно торжествует: похитить молодую жизнь
приятнее, чем жизнь зрелого мужа. «Рано торжествуешь! — говорит ему Аполлон. —
Берегись: скоро сюда придет человек, который и тебя осилит».
На сцену выходит хор местных жителей: они встревожены, они любят и доброго царя
и молодую царицу, они не знают, каких богов молить, чтобы миновала смертная
беда. Царская служанка рассказывает им: ничем уже не помочь, настал последний
час. Алкестида приготовилась к смерти, омылась, оделась в смертный наряд,
помолилась домашним богам: «Храните моего мужа и даруйте моим детям не
безвременную смерть, как мне, а должную, на склоне дней!» Простилась со своим
брачным ложем: «Ах, если и придет сюда другая жена, то будет она не лучше меня,
а лишь счастливее!» Простилась с детьми, со слугами и с мужем: бедный Адмет, он
остается жить, но мучится тоской, как будто умирает. Сейчас ее вынесут из
дворца, чтобы она простилась с солнечным светом. «О горе, горе, — поет хор. —
Если можешь, Аполлон, — заступись!»
Из дворца выносят Алкестиду, с ней Адмет, с ними маленькие сын и дочь.
Начинается общий плач; Алкестида прощается с землей и небом, ей уже слышен плеск
загробной реки. Она обращается к Ад-мету: «Вот моя последняя просьба: не бери
другую жену, не бери мачеху нашим детям, будь защитником сыну, дай достойного
мужа дочери!» «Не возьму другую жену, — отвечает ей Адмет, — буду носить по тебе
траур до конца дней, не будет в доме моем ни радости, ни песен, а ты являйся мне
хоть во снах и встреть меня в преисподней, когда я умру! О, зачем я не Орфей,
песнею вымоливший себе возлюбленную у подземного царя!» Речи Алкестиды все
короче, она умолкает, она умерла. Хор поет умершей напутственную песню и сулит
ей вечную славу между живыми.
Тут-то и появляется Геракл. Он идет на север, ему назначен очередной
подневольный подвиг: расправиться с жестоким царем, который убивает захожих
гостей и кормит их мясом своих кобылиц-людоедиц. Царь Адмет — его друг, он хотел
отдохнуть и подкрепиться в его доме; но в доме грусть, печаль, траур, — может
быть, лучше ему поискать другого приюта? «Нет, — говорит ему Адмет, — не думай о
дурном, оставь мне мои заботы; а мои рабы тебя и накормят и уложат». «Что ты,
царь, — спрашивает хор, — статочное ли дело — хороня такую жену, принимать и
угощать гостей?» «А статочное ли дело, — отвечает Адмет, — своим горем
обременять друзей? Добро за добро: гость всегда свят». Хор поет о великодушии
царя Адмета, и как добры к нему боги, и как добр он к друзьям.
Алкестиду хоронят. В каждой трагедии есть спор — вспыхивает спор и над ее телом.
Проститься с мертвой выходит старый отец Адмета и говорит ей трогательные слова.
Здесь Адмет теряет самообладание: «Ты не захотел умереть за меня — значит, это
ты виноват в ее смерти! — кричит он. — А если бы не она, ты был бы виноват и в
моей смерти! Я тебе больше не сын». «Смертный срок был — твой, — отвечает отец,
— ты не захотел умирать; так не попрекай и меня, что я не хочу умирать, и
стыдись жены, которую ты не пощадил» . С проклятиями друг другу отец и сын
расходятся.
А Геракл, ничего не зная, пирует за сценой; у греков он всегда считался не
только силачом, но и обжорой. Раб жалуется зрителям: ему хочется плакать о
доброй царице, а он должен с улыбкой прислуживать пришельцу. «Что ты так угрюм?
— спрашивает его Геракл. — Жизнь коротка, завтрашний день неизвестен, давай
радоваться, пока живы». Тут раб не выдерживает и рассказывает гостю все, как
есть. Геракл потрясен — и преданностью царицы мужу, и благородством царя перед
другом. «Где хоронят Алкестиду?» Слуга указывает. «Мужайся, сердце, — говорит
Геракл, — я бился с живыми, теперь выхожу на саму Смерть и вызволю жену для
друга хоть из преисподней».
Пока Геракла нет, на сцене — плач. Адмет страдает уже не о покойнице — о себе:
«Горе для нее кончилось, началась для нее вечная слава. А я? что мне теперь
жизнь, если всякий может сказать мне в лицо: вот трус, он испугался честной
смерти, он предпочел позорную жизнь!» Хор грустно утешает его: такова судьба, а
с судьбой не спорят.
Возвращается Геракл, за ним — безмолвная женщина под покрывалом. Геракл пеняет
Адмету: «Ты друг мне, и ты утаил от меня твое горе? стыдись! Бог тебе судья, а у
меня к тебе просьба. Сейчас случилась у меня нелегкая борьба и кулачный бой, я
победил, и наградой мне была вот эта женщина. Я иду на север служить мою службу,
а ты, прошу, приюти ее в своем дворце: хочешь — рабыней, а хочешь — когда
пройдет твоя тоска, — и новой женой». — «Не говори так: тоске моей нет конца, и
на женщину эту мне больно глядеть: ростом и статью она мне напоминает Алкестиду.
Не береди мне душу!» — «Я твой друг, неужели я хочу тебе дурного? Возьми ее за
руку. А теперь смотри!» И Геракл сдергивает со своей спутницы покрывало. «Это
Алкестида? живая? не призрак? Ты ее спас! Останься! Раздели мою радость!» —
«Нет, дело ждет. А ты будь добр и праведен, соверши жертвы богам небесным и
подземным, и тогда спадут с нее смертные чары, и она заговорит и снова будет
твоей». — «Я счастлив!» — восклицает Адмет, простирая руки к солнцу, а хор
заканчивает трагедию словами: «...Неведомы пути богов, жданное для нас
несбывчиво, и невозможное для них возможно: мы это видели».
М. Л. Гаспаров
|
