Публий Овидий Назон (Publius Ovidius Naso) (43 до н. э. — 17
н. э.)
Метаморфозы (Metamorphoses) - Поэма (ок. 1—8 н.э.)
Слово «метаморфозы» значит «превращения». Было очень много древних мифов,
которые кончались превращениями героев — в реку, в гору, в животное, в растение,
в созвездие. Поэт Овидий попробовал собрать все такие мифы о превращениях,
которые он знал; их оказалось больше двухсот. Он пересказал их один за другим,
подхватывая, переплетая, вставляя друг в друга; получилась длинная поэма под
заглавием «Метаморфозы». Начинается она с сотворения мира — ведь когда Хаос
разделился на Небо и Землю, это уже было первое в мире превращение. А кончается
она буквально вчерашним днем: за год до рождения Овидия в Риме был убит Юлий
Цезарь, в небе явилась большая комета, и все говорили, что это вознеслась на
небеса душа Цезаря, который стал богом, — а это тоже не что иное, как
превращение.
Так движется поэма от древнейших к новейшим временам. Чем древнее — тем
величавее, тем космичнее описываемые превращения: мировой потоп, мировой пожар.
Потоп был наказанием первым людям за их грехи — суша стала морем, прибой бил в
маковки гор, рыбы плавали меж древесных ветвей, люди на утлых плотах умирали от
голода. Только двое праведников спаслись на двухвершинной горе Парнасе — праотец
Девкалион и жена его Пирра. Схлынула вода, открылся пустынный и безмолвный мир;
со слезами они взмолились богам и услышали ответ: «Материнские кости мечите себе
за спину!» С трудом они поняли: общая мать — Земля, кости ее — камни; они стали
метать каменья через свои плечи, и за спиною Девкалиона из этих камней вырастали
мужчины, а за спиною Пирры — женщины. Так явился на земле новый человеческий
род.
А пожар был не по воле богов, а по дерзости неразумного подростка. Юный Фаэтон,
сын Солнца, попросил отца: «Мне не верят, что я твой сын: дай же мне проскакать
по небу в твоей золотой колеснице от востока до закатав «Будь по-твоему, —
ответил отец, — но берегись: не правь ни вверх, ни вниз, держись середины, иначе
быть беде!» И пришла беда: на высоте у юноши закружилась голова, дрогнула рука,
кони сбились с пути, в небе шарахнулись от них и Рак и Скорпион, на земле
запылали горные леса от Кавказа до Атласа, закипели реки от Рейна до Ганга,
ссохлось море, треснула почва, свет пробился в черное царство Аида, — и тогда
сама старая Земля, вскинув голову, взмолилась Зевсу: «Хочешь сжечь — сожги, но
помилуй мир, да не будет нового Хаоса!» Зевс грянул молнией, колесница рухнула,
а над останками Фаэтона написали стих: «Здесь сражен Фаэтон:
дерзнув на великое, пал он».
Начинается век героев, боги сходят к смертным, смертные впадают в гордыню.
Ткачиха Арахна вызывает на состязание богиню Афину, изобретательницу тканья, У
Афины на ткани — олимпийские боги, Посейдон творит для людей коня, сама Афина —
оливу, а по краям — наказания тех, кто посмел равняться с богами: те обращены в
горы, те в птиц, те в ступени храма. А у Арахны на ткани — как Зевс обернулся
быком, чтоб похитить одну красавицу, золотым дождем для другой, лебедем для
третьей, змеем для четвертой; как Посейдон превращался и в барана, и в коня, и в
дельфина; как Аполлон принимал вид пастуха, а Дионис — виноградаря, и еще, и
еще. Ткань Арахны не хуже, чем ткань Афины, и Афина казнит ее не за работу, а за
кощунство: превращает ее в паука, который висит в углу и вечно ткет паутину.
«Паук» по-гречески — «арахна». Зевсов сын, Дионис-виноградарь, чудотворцем идет
по свету и дарит людям вино. Врагов своих он наказывает: корабельщики,
перевозившие его через море, решили похитить такого красавца и продать в рабство
— но корабль их останавливается, пускает корни в дно, плющ обвивает мачту, с
парусов повисают гроздья, а разбойники изгибаются телом, покрываются чешуей и
дельфинами прыгают в море. А друзей своих он одаряет чем угодно, но не всегда
они просят разумного. Жадный царь Мидас попросил: «Пусть все, чего я коснусь,
становится золотом!» — и вот золотой хлеб и мясо ломают ему зубы, а золотая вода
льется в горло расплавленным металлом. Простирая чудотворные руки, он молит:
«Ах, избавь меня от пагубного дара!» — и Дионис с улыбкой велит: «Вымой руки в
реке Пактоле». Сила уходит в воду, царь снова ест и пьет, а река Пактол с тех
пор катит золотой песок.
Не только юный Дионис, но и старшие боги появляются меж людей. Сам Зевс с
Гермесом в облике странников обходят людские села, но грубые хозяева гонят их от
порогов. Только в одной бедной хижине приняли их старик и старуха, Филемон и
Бавкида. Гости входят, пригнув головы, присаживаются на рогожу, перед ними
столик с хромой ножкой, подпертой черепком, вместо скатерти его доску натирают
мятой, в глиняных мисках — яйца, творог, овощи, сушеные ягоды. Вот и вино,
смешанное с водой, — и вдруг хозяева видят:
чудо — сколько ни пьешь, оно не убывает в чашах. Тут они догадываются, кто перед
ними, и в страхе молят: «Простите нас, боги, за убогий прием». В ответ им хижина
преображается, глинобитный пол становится мраморным, кровля вздымается на
колоннах, стены блещут золотом, а могучий Зевс говорит: «Просите, чего хотите!»
«Хотим остаться в этом вашем храме жрецом и жрицею, и как жили вместе, так и
умереть вместе». Так и стало; а когда пришел срок, Филемон и Бавкида на глазах
друг у друга обратились в дуб и липу, только и успев молвить друг другу
«Прощай!».
А меж тем век героев идет своим чередом. Персей убивает Горгону, превращающую в
камень взглядом, и когда кладет ее отсеченную голову ниц на листья, то листья
обращаются в кораллы. Ясон привозит из Колхиды Медею, и та превращает его
дряхлого отца из старика в молодого. Геракл бьется за жену с речным богом
Ахелоем, тот оборачивается то змеем, то быком — и все-таки побежден. Тесей
входит в критский Лабиринт и убивает там чудовищного Минотавра; царевна Ариадна
дала ему нить, он протянул ее за собою по путаным коридорам от входа до
середины, а потом нашел по ней дорогу обратно. Эту Ариадну отнял у Тесея и
сделал своею женою бог Дионис, а венчик с ее головы он вскинул в небо, и там он
засветился созвездием Северной Короны.
Строителем критского Лабиринта был умелец афинянин Дедал, пленник грозного царя
Миноса, сына Зевса и отца Минотавра. Дедал томился на его острове, но бежать не
мог: все моря были во власти Миноса. Тогда он решил улететь по небу: «Всем
владеет Минос, но воздухом он не владеет!» Собрав птичьи перья, он скрепляет их
воском, вымеряет длину, выверяет изгиб крыла; а мальчик его Икар рядом то лепит
комочки воска, то ловит отлетающие перышки. Вот уже готовы большие крылья для
отца, маленькие для сына, и Дедал учит Икара: «Лети мне вслед, держись середины:
ниже возьмешь — от брызг моря отяжелеют перья; выше возьмешь — от жара солнца
размякнет воск». Они летят; рыбаки на берегах и пахари на пашнях вскидывают
взгляды в небо и замирают, думая, что это вышние боги. Но опять повторяется
участь Фаэтона: Икар радостно забирает ввысь, тает воск, рассыпаются перья,
голыми руками он хватает воздух, и вот уже море захлестывает его губы, взывающие
к отцу. С тех пор это море называется Икарийским.
Как на Крите был умельцем Дедал, так на Кипре был умельцем Пигмалион. Оба они
были ваятелями: про Дедала говорили, что его статуи умели ходить, про Пигмалиона
— будто его статуя ожила и стала ему женой. Это была каменная девушка по имени
Галатея, такая прекрасная, что Пигмалион сам в нее влюбился: ласкал каменное
тело, одевал, украшал, томился и наконец взмолился к богам:
«Дайте мне такую жену, как моя статуя!» И богиня любви Лфродита откликнулась: он
касается статуи и чувствует мягкость и тепло, он целует ее, Галатея раскрывает
глаза и разом видит белый свет и лицо влюбленного. Пигмалион был счастлив, но
несчастны оказались его потомки. У него родился сын Кинир, а у Кинира дочь
Мирра, и эта Мирра кровосмесительной любовью влюбилась в своего отца. Боги в
ужасе обратили ее в дерево, из коры которого, как слезы, сочится душистая смола,
до сих пор называемая миррою. А когда настало время родить, дерево треснуло, и
из трещины явился младенец по имени Адонис. Он вырос таким прекрасным, что сама
Афродита взяла его себе в любовники. Но не к добру: ревнивый бог войны Арес
наслал на него на охоте дикого вепря, Адонис погиб, и из крови его вырос
недолговечный цветок анемон.
А еще у Пигмалиона был то ли правнук, то ли правнучка, по имени то ли Кенида, то
ли Кеней. Родилась она девушкой, в нее влюбился морской Посейдон, овладел ею и
сказал: «Проси у меня чего угодной Она ответила: «Чтоб никто меня больше не мог
обесчестить, как ты, — хочу быть мужчиной!» Начала эти слова женским голосом,
кончила мужским. А в придачу, радуясь такому желанию Кениды, бог дал ее мужскому
телу неуязвимость от ран. В это время справлял многолюдную свадьбу царь племени
лапифов, друг Тесея. Гостями на свадьбе были кентавры, полулюди-полулошади с
соседних гор, дикие и буйные. Непривычные к вину, они опьянели и набросились на
женщин, лапифы стали защищать жен, началась знаменитая битва лапифов с
кентаврами, которую любили изображать греческие скульпторы. Сперва в свадебном
дворце, потом под открытым небом, сперва метали друг в друга литыми чашами и
алтарными головнями, потом вырванными соснами и глыбами скал. Тут-то и показал
себя Кеней — ничто его не брало, камни отскакивали от него, как град от крыши,
копья и мечи ломались, как о гранит. Тогда кентавры стали забрасывать его
стволами деревьев: «Пусть раны заменятся грузом!» — целая гора стволов выросла
над его телом и сперва колебалась, как в землетрясении, а потом утихла. И когда
битва кончилась и стволы разобрали, то под ними лежала мертвая девушка Кенида,
Поэма близится к концу: про битву лалифов с кентаврами рассказывает уже старый
Нестор в греческом лагере под Троей. Даже Троянская война не обходится без
превращений. Пал Ахилл, и тело его вынесли из битвы двое: мощный Аякс нес его на
плечах, ловкий Одиссей отражал наседающих троянцев. От Ахилла остался знаменитый
доспех, кованный Гефестом: кому он достанется? Аякс говорит: «Я первый пошел на
войну; я сильнейший после Ахилла; я лучший в открытом бою, а Одиссей — лишь в
тайных хитростях; доспех — мне!» Одиссей говорит: «Зато лишь я собрал греков на
войну; лишь я привлек самого Ахилла; лишь я удержал войско от возврата на
десятый год; ум важней, чем сила; доспех — мне!» Греки присуждают доспех
Одиссею, оскорбленный Аякс бросается на меч, и из крови его вырастает цветок
гиацинт, на котором пятнышки складываются в буквы «AI» — скорбный крик и начало
Аяксова имени.
Троя пала, Эней плывет с троянскими святынями на запад, на каждой своей стоянке
он слышит рассказы о превращениях, памятные в этих дальних краях. Он ведет войну
за Лаций, потомки его правят в Альбе, и оказывается, что окрестная Италия не
менее богата сказаниями о превращениях, чем Греция. Ромул основывает Рим и
возносится в небеса — сам превращается в бога; семь столетий спустя Юлий Цезарь
спасет Рим в гражданских войнах и тоже вознесется кометою — сам превратится в
бога. А покамест преемник Ромула, Нума Помпилий, самый мудрый из древних римских
царей, слушает речи Пифагора, самого мудрого из греческих философов, и Пифагор
объясняет ему и читателям, что же такое превращения, о которых сплетались
рассказы в столь длинной поэме.
Ничто не вечно, — говорит Пифагор, — кроме одной лишь души. Она живет,
неизменная, меняя телесные оболочки, радуясь новым, забывая о прежних. Душа
Пифагора жила когда-то в троянском герое Евфорбе; он, Пифагор, это помнит, а
люди обычно не помнят. Из людских тел душа может перейти и в тела животных, и
птиц, и опять людей; поэтому мудрый не станет питаться мясною пищей. «Словно
податливый воск, что в новые лепится формы, / Не пребывает одним, не имеет
единого вида, / Но остается собой, — так точно душа, оставаясь / Тою же, — так
говорю! — переходит в различные плоти».
А всякая плоть, всякое тело, всякое вещество изменчиво. Все течет: сменяются
мгновенья, часы, дни, времена года, возрасты человека. Земля истончается в воду,
вода в воздух, воздух в огонь, и снова огонь уплотняется в грозовые тучи, тучи
проливаются дождем, от дождя тучнеет земля. Горы были морем, и в них находят
морские раковины, а море заливает когда-то сухие равнины; иссыхают реки и
пробиваются новые, острова откалываются от материка и срастаются с материком.
Троя была могуча, а нынче в прахе, Рим сейчас мал и слаб, а будет всесилен: «В
мире ничто не стоит, но все обновляется вечно».
Вот об этих вечных переменах всего, что мы видим в мире, и напоминают нам
старинные рассказы о превращениях — метаморфозах.
М. Л. Гаспаров
|
